Первый рисунок, который я сделал в психбольнице Магаданской области, на Колымском тракте, изображал 18-летнюю чукчанку, по виду совсем девочку, с парализованной ручкой и ножкой, оставленную в роддоме своей матерью-кочевницей. «Это часто в тундре бывает, - спокойно говорит санитарка, - жизнь тяжёлая, у них оленьи стада, которые без конца перемещаются, морозы, полгода длится ночь. Вот и оставляют больных детей, знают, что русские врачи не оставят их без надзора и лечения».
      Нина (так звали девочку) – необычайно живая, жизнерадостная, тотчас же благодарная за малейшее к ней внимание. Страшно, но в наше просвещённое время Нина не умеет ни читать, ни писать. Она не знает ни букв, ни цифр. Но, несмотря на это, имеет большой запас бумаги и цветных карандашей, ручек и книг. Она всё время как бы что-то «читает», как бы что-то «пишет» и рисует. И так целый день.
      Русские девочки-сверстницы, соседки по палате, пишут за неё «письма отцу на Чукотку от дочери Нины»: «Дорогие папа и мама, братья и сёстры! Возьмите меня отсюда скорее, я буду вам помогать во всём». Она сама с большим трудом пытается писать, но получается в «зеркальном варианте»: «амам» и «апап». «Я, - говорит Нина, - очень хочу замуж за своего папу, у нас будет много детей». И она рисует на бумаге всех своих будущих детей – высоких юношей в джинсах и девушек в длинных платьях. Письма её до родителей, конечно же, не доходят - без адреса, без города, кому их нести? Но Нина, вдруг, радостная подбежала ко мне: «За мной приехали! За мной приехали! Я уезжаю!» И уехала.
     Я порадовался за неё. «Нина теперь в родной ей тундре», - думал я, засыпая ночью. Недели через две я поехал рисовать в другое отделение психбольницы за несколько километров от основного стационара. И первая девочка, которую я увидел, была Нина. «Я думал, - сказал я, обнимая её, - что ты уже дома!» - «Мне здесь хорошо, здесь русские подруги, они любят меня, - ответила Нина радостно. – Слышали вы когда-нибудь звуки тундры? Показать вам?» И Нина стала кричать, как птицы на побережье, и фыркать, как олени в стадах. «Я вас очень, очень люблю. Я всех очень, очень люблю». «Нина, в палату! Не надоедай художнику», - раздалось сразу несколько окриков санитарок. Нина послушно ушла, и я услышал, как она горько заплакала в своей палате.