Встречая новый 1982 год на больничной койке в переполненной палате института им.Склифосовского, корчась от боли в ожидании операции, более всего художник переживал о своей незаконченной картине, оставленной им на мольберте в мастерской.

       Это была его первая настоящая большая картина, хотя родители, сами художники, в шутку говорили, что он и родился-то «с карандашом в пелёнках». Уже с детства отец учил его рисованию. Талант мальчика был всем так очевиден, что омские художники-киты, глядя на его работы, невольно восхищались: «Ну, Генка, ну, талантище, ты наш будущий академик». Одарённого мальчика из далёкой Сибири сразу же приняли в престижнейшую столичную художественную школу-интернат. Так с тринадцати лет началась у Геннадия самостоятельная московская жизнь. Его школьные рисунки и акварели до сих пор (уже более полувека) хранятся в фондах школы (теперь Московского Художественного лицея).
В огромной ночной палате едва различалась маленькая ёлочка на его тумбочке, поблёскивали шары и гирлянды. Стонал молодой командировочный из Липецка, которого «скорая» подобрала прямо на улице, и постоянно пытался встать с койки огромный могучий старик, вдруг в одночасье потерявший память и рассудок после кровоизлияния в мозг. От старика не отходила плачущая дочь. Она и жена художника – вот и все гости в полутёмной новогодней палате.

   Несколько лет назад художник и сам тут работал санитаром. Годы его познания жизни начались после неудачного окончания художественного института и развода родителей. В том далёком 1962 году деканат решил не допускать его до диплома. На этом настоял авторитетный академик Кибрик. За все десятилетия преподавания в институте он впервые столкнулся со студентом, проигнорировавшим его мнение и не согласившимся поправить сюжеты своих дипломных рисунков. Этого маститый академик простить не мог. Геннадий остался без диплома. В Омске семья распалась, отец переехал в Красноярск. Мать с дочерьми тоже уехала жить к своим родственникам на Дальний Восток. Возвращаться Геннадию было некуда…

   Операцию проводил сам завотделением Байрамов. Он же помогал санитару и жене художника по январским кочкам везти каталку из соседнего хирургического корпуса обратно в палату. В огромных распахнутых глазах художника рыдающая жена видела отражение бездонного голубого неба. И ничего на свете для неё больше не существовало, кроме этого застывшего обречённого взгляда...

    С трубочками и баночками у оперированного живота с помощью жены художник поднялся с койки уже на второй день. А на десятый был выписан из больницы. Картина «Прощальный взгляд» продолжила своё мучительное рождение.
В том 1982 году Московский Союз художников отмечал своё 50-летие. Во всех крупных выставочных залах столицы готовились открыть большие выставки. Художник тоже торопился. Сюжет был уже найден – его подсказала история его родной сестры. Молодая пианистка связала свою судьбу с выпускником той же новосибирской консерватории, начинающим композитором-дирижёром. Несколько лет семейного счастья закончились пьянством мужа «из-за творческого кризиса» и разводом…

   Но ни в 1982, ни в 1983 году картину «Прощальный взгляд» ни на какую выставку не приняли. Бешеный протест она вызвала у реалистов старой школы, ведь герой картины – абсолютно отрицательный типаж и его образ совсем не карикатурен, а скорее трагичен и вызывает даже сочувствие… Такого в советском искусстве ещё не было. «До чего докатились», - это было самое мягкое, что услышал художник от своих коллег. Художники современного направления, наоборот, старались высмеять манеру старого письма, мол, время передвижников давно и безвозвратно ушло… Утончённые эстеты насмешливо кривились: разве искусство существует для разоблачения социальных пороков? Для этого есть милиция, психиатрия, медицина. А искусство – оно для возвышения духа человеческого…

   Но художник уже почувствовал, что картина и сюжетом своим, и исполнением почти всех задевает за живое. Среди многочисленных работников Центрального Дома художника, где проводились выставкомы, уже пошла о ней молва…

   Впервые картину отважились повесить на весенней выставке в выставочном зале на улице Беговая в 1984 году. Она быстро стала героиней дня. Каждый день для художника был тогда праздником. Он приходил в свой зал и обязательно находил у картины зрителей. Иногда его узнавали, и начинались расспросы, рассказы, воспоминания – будто картина сама настраивала зрителей на откровенность. Но чаще художник садился в противоположный уголок и зарисовывал с натуры сценки у картины.
Количество посетителей, разыскивающих на выставке «Прощальный взгляд» росло с каждым днём, и смотрительница зала посоветовала завести художнику Книгу отзывов. Он даже пожалел, что не завёл её сразу. Зрителей распирали эмоции, на один отрицательный отзыв тут же отвечали десятки защитников картины.

Весною, в мае, перед вишнями
Искусство возвратилось снова
От футуристов к передвижникам,
От злых художников – к Доброву! –
так начинался один из множества отзывов.

   В архиве художника хранятся несколько больших стихотворений, посвящённых «Прощальному взгляду». Первые репродукции картины в 1984 году поместили газеты «Московский художник»(22 июня), потом «Неделя»(27 авг.).

   Но вскоре судьба уготовила художнику великое испытание. В январе 1985 года, во время его поездки к матери на Дальний Восток, сгорела его мастерская на Столешниковом переулке. Это случилось глубокой морозной ночью. И ещё полдня несколько пожарных расчётов боролись со стихией, пытаясь спасти старинный дом, в котором верхний третий этаж занимали мастерские художников. В огромном зале почти полностью обрушился потолок. И единственной уцелевшей картиной, стоявшей отдельно в углу, оказался «Прощальный взгляд». Его спускали на пожарной люльке. Прилетевший через день потрясённый художник оказался перед ледяным домом с обугленными чёрными глазницами окон… Жена понимала – если бы сгорел ещё и «Прощальный взгляд»…
Трое соседей, владельцев мастерских, тут же подали просьбу о предоставлении новых помещений. На руины стали приходить и сочувствовать Геннадию ошарашенные друзья и знакомые. Никто сперва даже помощи не предлагал – всем было ясно, что здание обречено. Но Добров не сдался. Когда через несколько дней из оледеневшего пепла был вырыт большой стол и начались очередные причитания собравшихся, он не выдержал и с силой ударил кулаком по столу: «Здесь была и будет моя мастерская, и хватит меня жалеть!»

    Расчисткой и восстановлением сперва занимались вдвоём с женой, потом стали помогать приятели. Беда и сближает, и разлучает. Некоторые после пожара перестали посещать художника, но появились новые преданные помощники. Позже, в преддверии Игр Доброй Воли, материалом и рабочими помог и исполком, который находился недалеко за углом.

   В октябре 1985 года «Прощальный взгляд» висел уже в Центральном Доме художника, а через месяц - в Манеже на VII Республиканской выставке «Советская Россия». Картина по-прежнему была самой популярной на выставке. В общей Книге отзывов каждый день появлялись о ней новые записи. А художник, как обычно, любил хоть ненадолго прийти понаблюдать, послушать, порисовать. Главную информацию ему постоянно сообщали верные друзья картины – смотрители, дежурные по залу. От них он узнал, что на выставке побывал новый глава государства Горбачёв М.С. со своей свитой. Когда его подвели к «Прощальному взгляду», он произнёс: «Так… проблема поставлена…»

   Но больше всего художник разволновался, когда несколько смотрительниц наперебой стали рассказывать, как утром приходил директор Третьяковки Королёв (у него одна нога была в гипсе). Он долго сидел и смотрел на «Прощальный взгляд», а потом его помощник прилепил на обратной стороне рамы зелёную бумажку. «Картину хочет приобрести Третьяковка!» - искренне радовались женщины. А художник боялся верить такому счастью – неужели сбудется его заветная мечта? Ведь со школьных лет Третьяковка была его родным домом, окна их интерната на верхнем этаже школы смотрели прямо на фасад галереи. И всё свободное время будущие художники посвящали изучению русских шедевров…

   Но радость оказалась преждевременной. Через несколько дней по телефону художнику сообщили, что в число приобретённых Третьяковкой работ картина «Прощальный взгляд» не вошла…

   Очерки о вернисажах печатались в центральной прессе, и в обязанности жены входило искать по киоскам очередную газету с публикацией, о которой случайно кто-то говорил. До сих пор хранит художник эти газеты: «Московский комсомолец», «Советскую Россию», «Труд», «Известия», журналы – «Художник», «Спутник», «Сельскую новь»…
Газета «Московский художник» с весны по осень 1986 года регулярно печатала полемические заметки о феномене картины «Прощальный взгляд». Мнения были полярные: и восторженные, и беспощадные, на которые художник реагировал очень болезненно. Сам он никогда не любил участвовать в дискуссиях, считая, что хорошая картина способна сама себя защитить.

   Популярность картины была столь велика, что случались и казусы. Однажды днём художник прилёг отдохнуть и был разбужен грохотом железа на крыше его мастерской (это было уже в начале 90-х). Полусонный художник выбежал на крышу и увидел ребят, пробравшихся на его крышу через соседнее выселенное здание. Это случалось и раньше, поэтому он давно уже ночевал в мастерской. По обыкновению Геннадий стал просить ребят уйти, мол, тут живут и посторонним нельзя. «А ты кто такой, что командуешь? – раздался дерзкий голос. – Сам-то как забрался сюда?» - «Я художник, тут моя мастерская». – «Какой ты художник, ты бомж и нашёл тут ночлег». – «Нет, я не бомж, - продолжал настаивать озабоченный хозяин, - тут моя мастерская, где я работаю». – «Да ладно врать-то. Вон внизу таких бомжей полно бродит!» - «Не верите? Ну пойдёмте, я покажу вам свои картины».

   Ребята пошептались между собой и спустились за художником в узенькую стеклянную дверь. Когда они увидели «Прощальный взгляд», то были абсолютно подавлены: «Да у нас такая картина в общежитии висит у вахтёра…». (В 1990 году был выпущен большой настенный календарь с картиной «Прощальный взгляд»). Ребята оказались учащимися музыкального училища, их общежитие находилось на соседнем Дмитровском переулке.
Люди так искренне верили картине, что часто на выставке находился кто-то, кто был убеждён, что художник нарисовал сам себя. Другие сомневались, начинались споры.
В сентябре 1986 года журнал «Художник» напечатал цветную репродукцию картины «Прощальный взгляд», призывая коллег к профессиональной дискуссии (начинались перестройка и свобода слова). Одновременно журнал «Трезвость и культура» поместил большую репродукцию картины и очерк о её судьбе. Отклики приходили в течение всего следующего года, редакция была завалена письмами со всей страны, по ним можно было изучать географию и социологию. Благодарности, благодарности, благодарности…

   Каждую неделю жена художника приезжала в редакцию, читала письма и делала выписки. Были замечательные письма. Где-то в тайге, на приисках самодеятельный художник сделал с репродукции большую копию картины, почти в натуральный размер (1,5м х 2,0м) и сфотографировал на её фоне всю бригаду. Написали про своё трудное житьё-бытьё, про «русскую традицию», которая разрушила жизнь их бывших товарищей. И – неожиданное: «Мы решили ввести у себя в бригаде сухой закон. Если и можно бросить пить русскому человеку, то только благодаря вот таким картинам, как «Прощальный взгляд»!
   Такие чистые порывы наполняли сердце художника теплотой…

Людмила Доброва.