5. Художественный институт им.В.И.Сурикова (1956-1962гг.)
«Городской дворик». Этюд. 50-е годы.
«Девичий профиль». Холст. Масло. 1958 г.
«Обед у тёти Фени». Этюд. 1960 г.
Неприятности начались на 2-м курсе живописного факультета. Студенты писали обнажённую модель. Требовалось добиться объёмности, пластичности, правильных пропорций. Но Геннадию трудно было писать отстранённый неживой портрет. Он уже привык создавать образы, характеры, типы, психологию. На его холсте натурщица оказалась с выразительным лицом и красными губами. Преподаватель выразил неудовольствие. Но студент не мог изменить себе, не мог приспособиться к требованиям институтской программы. Над ним «начали сгущаться тучи». И он принял предложение перейти на факультет графики.
На пароходе Омск-Салехард. Фото 1958 года.
«Переславль-Залесский». Офорт. 1957 г.
На севере Казахстана. Фото 1960 г.
Этому переходу способствовало также посещение им офортного кружка, руководимого Матвеем Алексеевичем Добровым, стажировавшимся ещё в начале века в Париже. Тёплое отношение 80-летнего профессора к талантливому юноше быстро переросло в дружбу. Профессора радовали тончайшие офорты ученика. Матвей Алексеевич часто приглашал Геннадия к себе домой на Большую Якиманку смотреть репродукции старых мастеров, слушать классическую музыку, беседовать об искусстве, художниках, жизни. Иногда хозяин отлучался в соседнюю комнату с высокими стеллажами и там, стоя на коленях, молился.
Преподаватель М.А.Добров Снимок 1927 г.
Геннадий впервые на своём пути повстречал религиозного человека, впервые услышал о Новом Завете. Разговоры с Матвеем Алексеевичем возбуждали глубокий интерес к религиозным и нравственным вопросам. Ответы на эти вопросы он потом искал у Толстого, Достоевского, Будды, Конфуция и других мудрецов, постоянно пополняя свою домашнюю библиотеку интересными книгами.
Ваганьковское кладбище. На могиле учителя и друга. Фото 2008 г.
В апреле 1958 года Матвей Алексеевич, простудившись, внезапно умер. Геннадий тяжело переживал расставание. Он принимал участие в похоронах и офортным способом вытравил табличку с датами жизни и смерти, установленную потом на могиле Матвея Алексеевича. Могилу любимого учителя на Ваганьковском кладбище он навещал до конца жизни. Софья Матвеевна, дочь М.А. Доброва, зная привязанность отца к Геннадию, подарила ему на память старинное семейное Евангелие, рабочие инструменты, книги и французский офортный станок. (Несколько лет спустя, в 1971 году, она же дала согласие Геннадию на перемену его фамилии Гладунов на Добров. Главной причиной этому стала путаница фамилии Гладунов с Глазуновым. По восточной традиции ученики иногда брали фамилии учителей, не оставивших мужского потомства).
Подготовке диплома в институте отводится целый год. За полгода до защиты Геннадий показал своему руководителю Е.А.Кибрику, 3 графических листа. Первый же лист «Юный художник» удивил маститого педагога. К композиции 1-го плана и исполнению вопросов не было: на крыше сарая перед раскрытым этюдником сидит (в полупрофиль) босоногий курносый парнишка. Он заворожено смотрит вдаль на закат солнца, забыв и об этюде, и о кисточке в руке. Вокруг провинциальных домиков тянутся покосившиеся заборчики, соседка возится на огородной грядке… «А где же тут советская действительность? - внезапно ошарашил вопросом Е.А.Кибрик. – Нет, так не годится. Сходите, Гена, в порт. Посмотрите, какие там стоят краны, какие баржи проплывают мимо с плакатами «Первый хлеб государству!». Это должно стать вторым планом рисунка, а не какое-то захолустье».
Профессор Е.А.Кибрик.
Второй рисунок изображал бабушку на почте, посылающую посылку любимому внуку в армию. В открытом ящичке видны были тёплые вязаные носочки, варежки, конфеты. Заурядная, много раз виденная на почте, сценка. «А скажите, Гена, зачем она всё это посылает? Разве нашим солдатам в армии не выдают одежду? Или их плохо там кормят? Нет, я никак не могу одобрить такое содержание…» Следуя советам авторитетного наставника, Геннадий изменил все 3 рисунка. Когда он снова их принёс – Евгений Адольфович похвалил: «Теперь я вполне спокоен за ваш диплом». Но не мог успокоиться сам Гена. «Так где же та правда жизни, к которой призывает педагог на занятиях? Разве я не имею права изобразить свой родной дом, любимые дворики в Омске. Причём здесь порт и баржи, которых и не видно с нашей крыши?» - мучительно думал он. Несколько дней студент ходил, как в воду опущенный. «Значит так и суждено будет мне всю жизнь следовать советам авторитетов? А где же самостоятельность?» Геннадий вернулся к первоначальным эскизам. Кибрик их посмотрел, но уже ничего не сказал. Но оказалось, что на ближайшем педсовете было принято решение – не допускать строптивого студента до защиты диплома. Ему об этом не сообщили, побоялись нервного срыва. Это был первый «бунт» будущего художника.
