«Рассказ о медалях. Там был ад». Бахчисарай. 1975 г.
«Отдых в пути». Село Такмык Омской обл. 1975 г.
«Русский пророк». Село Тара Омской обл. 1975 г.
«Поэт Вячеслав Ананьев». Рис. Г.М.Доброва. 1993 г.
ВАЛААМСКИЙ ГОСТЬ
(Художнику Геннадию Доброву)
Листопад... Пожелтевшие лица. И опять — листопад, листопад... Вам случилось с войны возвратиться, матерясь в полумрак невпопад.
Листопад над землей Валаама. Облетает задумчивый сад интернатский. Распахнуты рамы — инвалиды встречают закат.
Вам случилось безжалостно выжить, половину себя потеряв. Выше голову! Голову выше! Появился художник в дверях!
Он берет свой снимает устало. Он волшебный берет карандаш. Он рисует. Питается мало. Он ваш брат и спаситель он ваш.
Плещет Ладога мелкой волною. Молчаливый, он тихо встает. Ваше горе своею виною он, рыдая, потом назовет.
И, вгрызаясь в московские будни, как в полярные льды ледокол, никогда он о вас не забудет — ни о ком!
Вячеслав Ананьев.
Несмотря на давний конфликт в институте, Гена все эти тяжкие годы продолжал время от времени звонить и встречаться с Е.А.Кибриком. Его всегда по-человечески тянуло к этому незаурядному художнику. Академик Кибрик отвечал взаимностью: всегда радушно принимал, интересовался материальной стороной жизни Геннадия, иногда по-отечески совал в руку пятёрку, или пачку масла. И с большим интересом всегда разглядывал его новые рисунки. А однажды, вдруг сказал: «Эх, Гена, не пропустит всё это Академия. Но вот если бы вам удалось проникнуть на остров Валаам, да нарисовать там инвалидов войны – вот это был бы шум и гром в общественном мнении, Эти бы рисунки прошли везде. Я там был, всё видел, но рисовать не мог, не моя это тема, я оптимист. А вам желаю успеха. Вперёд!» Так по совету бывшего педагога летом 1974 г. Художник Геннадий Добров оказался на острове Валаам. Началась первая серьёзная самостоятельная работа. Как художник, он был счастлив. Он чувствовал свою особенную миссию, рисуя полузабытых героев, подвиг которых продолжался в необходимости каждый день жить без руки, без ноги, передвигаясь на костылях, на колясках, или вообще смириться с неподвижностью. Природа острова своим великолепием и гармонией подчёркивала дикий контраст с изломанными войной судьбами.
На острове Валаам. 1974 г.
Остров Валаам.
На Валааме. 1974 г.
Из писем художника Геннадия Доброва своей жене Людмиле с острова Валаам (июнь-июль 1974 г.)
22.06.1974 г .…Сейчас рисую второй портрет инвалида войны. Хожу в библиотеку, ищу в книгах ордена и медали, потому что свои он – этот типичный русский Иван- растерял, да роздал детям на игрушки. Вот где Русь несчастная! В чистом виде. Ангелы, а не люди, ни в ком, ни капли лжи, души нараспашку. Я уже двери закрываю на ключ в своей комнате изнутри. Приходят, рассказывают о себе. И наплачешься, и насмеёшься с ними. А песни какие поют! Я таких и не слыхал никогда, самые окопные какие-то, и откуда они их берут? Меня тут балуют: возили на моторной лодке на дальний остров, осматривал там развалившуюся деревянную церковь, колодец, монашеский дом. У тебя есть книга про Валаам. Найди там остров святого Иоанна Предтечи. Предтеченский остров. Вот я там был. Необыкновенная красота. Русь, Генри, Русь тут, русская земля. И это тут здорово ощущается… 23.06.1974 г.…Сейчас я рисую инвалида двух войн – финской и отечественной. Воевал в Карелии с финнами, был ранен, обморозил обе ноги, потом с немцами, всё время на передовой, в окопах. Без глаза, пуля прошла через оба глаза, весь изрешечен пулями и осколками. А жена его в это время, как он погибал на «Невской Дубровке», жила с финским офицером всю войну, а сейчас опять с этим инвалидом живёт. А он тут напился и говорит: «Ты бы простил?»…
29.06.1974 г. Генри! Странные вещи со мной происходят на Валааме. Я возвращаюсь к тем же темам, которые волновали меня в Москве. Больше того, я не могу ничего другого здесь рисовать. Таким образом, Валаам для меня уже не представляет никакого интереса сам по себе, и мне всё равно, где я – на Валааме, или ещё где, раз я не могу уйти от самого себя. Я сам очертил себя кругом, за который мне уже нет выхода. Жизнь простирается во все стороны, и тем для рисования масса, а я верчусь в своём кругу, и не могу из него выбраться. Калеки, сумасшедшие, пьяницы, да изредка картины природы – вот мои «белые ночи», - вот то немногое, что я тут рисую. И ничего другого рисовать не могу. Таким образом, акварель уже не нужна. Здесь сейчас много художников и художниц, целая практика какого-то института, на всех углах рисуют, пишут. А я хожу со своими психохрониками в голове и вижу в природе одних несчастных калек да пьяниц…
01.07.1974 г.…Сегодня дома не ночевал, ездили с инвалидом на лодке, на вёслах на «святой» остров, там были всю ночь, осмотрели церковь, пещеру Александра Свирского и его могилу, в которой он спал каждую ночь. В его пещере я долго сидел и думал о нём. Он прожил на острове один 33 года, дав обет молчания за свой грех…
02.07.1974 г.…Но нужна твоя помощь. Здесь русские Иваны да Марьи воевали-воевали, награды себе завоевали, а сохранить, как и следовало ожидать … не смогли. Кто пропил, кто на блёсны переделал свои ордена, у кого украли. Словом, ни у кого ничего нет. Пойди, мой друг, в военный книжный магазин и спроси, нет ли у них пособий «Награды Родины», «Ордена, медали и значки СССР периода Отечественной войны». Если есть, то купи и мне вышли. Может быть в виде плакатов у них есть, или отдельных брошюрок, книжечек. Здесь есть воинская часть, но у них ничего нет, я уже спрашивал… …Очень красивый крест висит у меня над столом с древними буквами. А над кроватью висит в самодельной рамке (инвалид, который умер, сам делал их) Мадонна с младенцем (фото). На полочке – ландыши, камни, мох, кора деревьев. На столе – финское евангелие маленькое. В общем – келья. И даже потолки со сводами. Так я живу…. 04.07.1974 г.…Я рисую третий портрет, но неожиданно выключили свет, и теперь работа на несколько часов сорвалась. Здесь прошлый год с 12 до 17 ч. отключали свет ежедневно. А в этом году только второй раз. При дневном свете темно рисовать – на улице дождь, туман. Ходят тут все в резиновых сапогах, свитерах и штормовках. Никто тут не купается и не загорает. Редко-редко день выдастся хороший, а то всё дожди и туманы. Туманы тут такие, что за 3 метра ничего не видно. Собор наш не видно даже во дворе. …Меня пугает, что ты так боишься всяких страданий, и так старательно от них отгораживаешься. Я тут вожу на коляске больных в баню, мою им руки и спину, таскаю их, перетаскиваю, вожу на коляске, помогаю, чем могу, и ничем не брезгую. И кушаю с ними вместе. А тебя всё это пугает… Циничная компания тебе по душе, с кокетками на работе ты находишь общий язык, а с русскими людьми, со страдальцами, которые воевали из-за нас с тобой и которых война изуродовала – с ними ты брезгуешь встретиться, боишься свою нервную систему потревожить… 05.07.1974 г.…Идут проливные дожди, свет выключили на 5 дней. Сижу в темноте. Работа срывается… Сегодня хоронили инвалида, он умер в уборной. Я был на кладбище, в дождь и грязь уложили. Вот конец наш… 08.07.1974 г.Завтра, если не будет дождя, повезу на кладбище в Сортавала свою натурщицу. Еду на её деньги, т.к. своих нет. Но она так хочет. Я почти закончил её портрет. Это будет третий. Три портрета сделал за месяц и 30 рисунков тушью, по рисунку в день делаю. Совсем ничего не читаю и не гуляю. Тут холодно. Идут дожди, сыро. Небо всё в тучах… 17.07.1974 г.Сегодня начал рисовать инвалида психохроника на Никольском острове. Рисую прямо в палате, где ещё 5 психохроников смотрят со своих кроватей на мою работу, только они не могут встать и даже что-либо сказать мне – так они слабы и больны. После работы ездил на велосипеде в лесничество. Я не думал, что так плохо катаюсь, несколько раз падал с велосипеда, правда и дорога была сырая, и всё горы, да ямы, да лужи… Время летит в июле стрелой, только дни мелькают. Кормят плохо. Мясо тухлое (суп я не ем). А на второе – каша, на завтрак и ужин – каша. Всё опротивело. Но работается тут удивительно легко и хорошо. Это – мой остров… 20.07.1974 г.… Не знаю, молилась ты за меня или нет. Только я в течение 2-х с половиной дней начал и закончил рисунок инвалида на Никольском острове. Я считаю это большим успехом, как по времени, так и по тому, что я нарисовал. Сегодня же я целый день зеваю и сплю. Видно это разрядка после напряжения в работе на этом острове, где так всё необычно – и грустно, и смешно, и страшно… Сейчас буду работать снова над своим «баламутом», как я его прозвал за непоседливый и взбалмошный характер. Но теперь я спокойнее, потому что один рисунок сделал, а этот баламут будет второй, а впереди ещё 20 дней. Два-то рисунка вполне успею сделать. Отец мне тоже прислал письмо – работает над Ленинской темой и очень этим доволен. Нашёл себя. В конце концов это главное для каждого художника – найти себя, свою тему, над которой можно спокойно и долго и с удовольствием работать… 22.07.1974 г. Я возил свою натурщицу Симу Комиссарову 8 июля на кладбище в Сортавала, 8 км вёз её коляску по грунтовой дороге до кладбища, да 8 км обратно. А теперь Юра Писарев (с Никольского) просит, чтобы я его свёз в Кемери (16 км от Сартавала) к больной сестре в психбольницу на 2 дня. И я не могу отказать, хотя может дирекция ещё не разрешит. Другой Юра, парализованный, просит, чтобы я его снёс в лес на муравейник (я один раз его носил на себе, ещё хочет). Я вожу больных в баню и из бани, вообще, всем слуга. Все удивляются, что за человек, первый раз, говорят, такого видим. Художник, интеллигент, а такой простой. Один пьяный инвалид говорит мне: «Спасибо за внимание к людям». Все предлагают мне выпить 10 раз на день…, но я от всего отказываюсь… Ведь этот остров был святой…
25.07.1974 г.…Я закончил 5-ый портрет, этого «баламута». На последних сеансах он устраивал у меня под носом «пляску с топотом и свистом под говор пьяных мужиков»… 29.07.1974 г....Несколько дней (вечеров) провёл на Никольском острове среди психохроников. Возил своего друга Юру Писарева на коляске на улицу. У него ни руки, ни ноги не двигаются. Я привёз на Никольский остров коляску, и его перетаскивал в коляску, а потом вёз к церкви. Там мы сидели и смотрели, как солнце садится в тучи. Уже в озеро солнце не садится с июня (всё время тучи). А потом я его вёз обратно в палату. А один раз приехал к нему на лодке, и сначала вывезли его на коляске, потом на руках по крутому скалистому берегу спускали его в лодку. И так же обратно… Катал его по озеру, и мы беседовали… Он тут самый умный.
На Валааме было сделано 4 портрета. Один из них, самый потрясающий, - «Неизвестный солдат»: скуластое мужское лицо и аккуратный конвертик из одеяла, прикрывающий то, что должно быть телом. В глубоких тёмных глазах спрятана тайна его жизни. Он контужен и не может говорить. Он не может ничего. Только смотреть. Никто не знает ни его имени, ни фамилии… Впечатления от Валаама были столь сильными и яркими, что много лет спустя Геннадий описал их в очерке в газете «Московский художник» (от 8 мая 1989 г.) 7 лет создавал художник серию «Автографы войны». Он посетил около 20 домов-интернатов в разных регионах Советского Союза – от Крыма и Армении до Карелии и Сахалина. 36 больших листов составили остро психологическую галерею современников, героев и жертв военного лихолетья.
«Геннадий Добров. Художник, который отважился на горестный труд – тревожить человеческую память о безмерном злодеянии войны, отважился пропустить через свою душу все страдания, выпавшие на долю инвалидов войны. Первый графический лист-портрет будущей серии «Автографы войны» был создан в 1974 году. Добров торопился – третье и четвёртое десятилетие после войны для многих и многих её инвалидов становились предельным рубежом, который израненный организм уже не в силах был преодолеть. Крайняя степень обнажённости листов Доброва поначалу обескураживает. Натурализм? Нет. В каждом листе есть лейтмотив, обобщающий натурное впечатление. Портреты-документальные зарисовки становятся портретами-символами. Гневный протест художника против войн – прошедших, настоящих и будущих – может быть справедливо поставлен в один ряд с «Капричос» Франсиско Гойи, «Герникой» Пабло Пикассо, «Слепыми» Питера Брейгеля, «Апофеозом войны» Василия Верещагина».
(Предисловие к альбому «Автографы войны» на 3-х языках, изданному АПН в 1988 г.)
При приёме в Союз Художников его работы получили высокую оценку профессионалов. Дмитрий Жилинский отметил небывалую силу воздействия портретов на зрителя. В 1974 году художник стал членом графической секции МОСХа. Но потом началось непонятное. Как правило, работы принимались на выставки, печатались в списке каталога, но… не вывешивались. Отстаивать свою правоту на больших общих выставках художник не умел. Но когда он попытался сделать свою персональную выставку, то получил категорический отказ и жёсткие обвинения в… наслаждении уродствами, в… извращённом сознании и в … бездушии. Это надо было пережить. На дворе стоял 1979 год.
